История Гагаузов

Что известно о гагаузах?. париж, 1990 год, автор р.каратини. впервые турки стали известны

истории в 6 веке н.э., место их проживания в этот период берега озера байкал.

среди племен,кочевавших в этом районе, одни устремляются на восток (уйгуры, киргизы) а другие

на запад.последние называются огузами или токуз огузами; к началу 9-го века они разделяются

на 24 клана, огузы постоянно угрожали византийской империи. для того чтобы подчинить их себе

император михаил 8-ой палеолог пожаловал к одному из огузских предводителей -сельджукиду - добруджу в

феодальное владение. это плодородное плоскогорье. окаймленное на севере дунаем, простирается до черного моря.

Гагаузы

Пути и нити, связывающие далеких предков и нынешних потомков, поистине труднообозримы. Перелистывая страницы истории народа, мы неизбежно попадаем на однажды и навсегда избранную и проторенную им дорогу. Выберем и мы в безбрежном мире дорог одну, ту, по которой проследовали предки гагаузов. И, не обольщая себя тем, что мы увидим ее целиком, от края и до края, приглядимся хотя бы к ее отдельным отрезкам и поворотам.



Кто такие гагаузы? Какие только догадки не рождала тайна их происхождения! Отуреченные болгары или оболгаренные турки, исламизированные христиане или мусульмане, перешедшие в православие остатки аспаруховых булгар или тюркоязычных кочевников южнорусских степей, потомки турецкого султана Изеддина Кейкавуса или наследники средневековой Огузской державы, раскинувшейся в Добрудже на западном берегу Черного моря в XVII веке? Исконные обитатели Комании или хозяева обширных степей Восточной Европы?



Первое переселение гагаузов в буджакские земли, как свидетельствуют исторические данные, относится к концу XVIII в. До этого они жили в селах на западном берегу Черного моря от мыса Емина до устья Дуная, в городах Варна, Балчик, Каварна и в их окрестностях.



Тяжесть османского ига, усилившегося на рубеже XVIII и XIX вв., постоянные попытки ассимилировать гагаузов и превратить их в турецкое население, вероломные набеги банд разбойников в села гагаузов за их твердый отказ сменить христианскую религию на ислам, грабежи, насилия, активизация в связи с обострением политической обстановки на Балканах деятельности многочисленных банд башибузуков вынудили гагаузов бежать под защиту России.



После русско-турецких войн 1768—1774 гг. и 1787—1791 гг. в седой Буджак прибыло около двух тысяч человек. Не сумев оказать организованного сопротивления янычарам, гагаузы вместе с молдаванами и некоторыми другими православными народами нашли покровительство у русской армии.



Присоединение Бессарабии к России по Бухарестскому миру 1812 г. вдохновило второй поток балканских
переселенцев. Самое крупное массовое переселение состоялось в 1828— 1834 гг. Буджакские степи пополнились 26 новыми гагаузскими и болгарскими селами. Многотрудный путь преодолевали вместе, но, приехав в Буджак, предпочитали селиться отдельно. Только в нескольких селах, как, например, в с. Кирсово Комратского района, гагаузы и болгары поселились вместе. Так вместе и живут до сих пор.

В окончательном закреплении переселенцев на новых местах немалую роль сыграл богатый урожай 1835 г. Благодаря ему был успешно преодолен серьезный психологический барьер. Успокоившись, люди засучив рукава начали с энтузиазмом осваивать целинные земли своей родины.

Для вновь поселившихся в Буджакской степи гагаузов была создана особая система управления во главе с верховным попечителем. Из покровителей наиболее широкую известность среди гагаузов и болгар завоевал русский генерал И. Н. Инзов.

На буджакской земле каждая семья получила бесплатно участок земли и денежную ссуду сроком на 10 лет. Предусматривалось освобождение колонистов от налогов на семь лет и от воинской повинности на 50 лет. Эти льготы в сочетании с плодородной землей привлекали в Бессарабию не только болгар и гагаузов, но и греков, немцев, албанцев, украинцев и других.

В незасушливые, урожайные годы земля щедро одаривала труд поселенцев. Климат хотя и был несколько более суровым, чем на Балканах, все же был терпим. “Здесь долго светится небесная лазурь, здесь кратко царствует жестокость зимних бурь”,— писал о климате края А. С. Пушкин.

После Крымской войны 1853— 1856 гг. в последний раз докатилась сюда миграционная волна, в составе которой, так же как и в прежних переселениях, находились предки гагаузов.

После оставленных на Балканском полуострове пашен и огородов, садов и виноградников, возделанных трудом многих поколений, неуютной и неласковой показалась поначалу полупустынная Буджакская степь. Все ее речушки начисто пересыхали в летнюю жару. Не было ни естественных, ни рукотворных водоемов с пресной
водой. Попадая на новые земли, гагаузы находили здесь лишь пепелище редких кочевий ушедших к тому времени крымских татар и ногайцев.

Не выдержав суровой борьбы со степью, часть переселенцев возвращалась обратно, другая часть уходила дальше и дальше в пустующие земли юга России.

Самозабвенный, повседневный труд, а не завоевание и не сам факт поселения сделали землю частью судьбы, частью истории и души народной. И сегодня где бы ни оказался гагауз, он помнит свою Буджакскую степь. Конечно, отдельные гагаузские села сегодня встречаются на Украине, Северном Кавказе, в Приазовье, в областях целинного края и в некоторых республиках Средней Азии. За рубежом больше всего гагаузов в Болгарии и Румынии, меньше — в Турции и в странах Америки.

Невероятно тяжелый труд предков, пройденные ими дороги на север, их страдания и лишения не пропали даром. Они навсегда отложились в памяти народной. Приятна память проделанной работы — гласит латинская пословица. Она прекрасно объясняет, как в самосознании своем гагаузы навсегда связали свою судьбу с Буджакским краем. Буджакская степь стала колыбелью возрождения народа, основой его территориального единства, его малой родиной.

В движении гагаузов на север самой историей был заложен глубокий смысл. И сами переселенцы скорее всего не подозревали, что именно они творят своим передвижением, ибо рывок на север содержал в себе нечто большее, чем обычное заселение пустующих земель.

Здесь я позволю себе некоторое отступление. Если у народа, как и у отдельного человека, спросить, кто он такой, то народ, как документ, может предъявить свою этничность, т. е. свою культуру и свой язык. Историческая судьба народа, его победы и поражения, горечи и радости, труд и отдых — все находит отражение в этничности, все имеет в ней свое место. И даже соседние народы оставляют в этнической сути друг друга память о дружбе и вражде, о добрых контактах и периодах отчуждения. Недаром в исторической, а точнее в этнографической науке, издавна
существует традиционный “угол зрения”, согласно которому язык, как и этничность в целом,— надежный летописец, своеобразно отразивший каждый миг народа в его беспрестанном движении вперед. Указанный “угол зрения” во многом сродни воображаемому этноскопу, — прибору, в каждом кадре которого последовательно запечатлены страницы истории и многообразные особенности народа. Этноскоп неоднократно выручал тех, кому приходилось восстанавливать изрядно потускневшую панораму давно прошедших событий. Его кадры и его необыкновенная способность особенно незаменимы тогда, когда история народа, не попав на страницы средневековых хронистов и летописцев, теряется в веренице вымышленных ориентиров. И когда в пыли столетий погребены дела и дни давно минувших царств и государств.

Приходится сожалеть о том, что некоторые авторы, соблазнившись экзотикой поисков, отправлялись в путь, не утруждая себя особым вниманием к самому надежному источнику — этничности и языку народа. И совсем не удивительно, что такие поиски кончались неудачей. И беда была не в том что терпела крах очередная предвзятая схема, а в том, что безнадежно заблудившись, неудачники вели за собой в тупик и начинающих.

Сколько времени ушло на поиски предков гагаузов среди оседлых народов Балкан! На страницах разных изданий предками гагаузов объявляли то болгар, то греков, то румын, то оседлых турок-осман. Между тем этничность гагаузов, и прежде всего их тюркский язык, подсказывали идею искать их предков среди кочевых пришельцев Балкан — тюркоязычных кочевников южнорусских степей. Конечно, рискованно было решаться на такие поиски, зная, что вот уже несколько веков гагаузы ведут оседлую жизнь. Но все же, вглядываясь в кадры этноскопа, постараемся прочесть страницы истории, увидеть совсем иные дороги, иные занятия, быт и культуру.

Если пристально вслушиваться в язык гагаузов, можно понять, что исконным занятием далеких предков этого народа было скотоводство. А сами они вели в далекие времена кочевую жизнь. В словах
гагаузского языка мы читаем, что скот занимал одно из центральных мест в быту этого народа. Встречаются, например, десятки слов для описания различных оттенков, тонов, размеров, форм, породы и поведения скота и степных табунов. Мы увидим, что лошади, овцы, верблюды имеют густо разветвленные пучки названий. Отдельные признаки животных, требующие развернутых описательных предложений в русском языке, в гагаузском именуются краткими, устоявшимися, лаконичными, недвусмысленными терминами.

Через многие произведения устного народного творчества кочевых народов красной нитью проходит отношение к скоту как к собственности, которая определяет, пожалуй, всю систему социальных отношений в кочевом обществе. “Если поймать конокрада, — гласило совсем недавно бытовавшее обычное право гагаузов, — так, чтобы никто этого не видел, то лучше всего с ним тут же на месте и покончить”. Позабытая норма обычного права встречается чаще у кочевых, нежели у оседлых, народов.
Церковный праздник в Гагаузии


Следы прошлого скотоводческого хозяйства и обусловленного им подвижного кочевого быта оказались крепко вплетенными в ткань современного устного народно-поэтического творчества. В сюжетах многих песен, легенд, сказок воспевается тяжелый труд и широта характера мужчины-степняка и его мужественной степной подруги, “кыр карысы” (дочери степей), готовой в любое время года и суток разделить с ним все невзгоды кочевой жизни.

Кроме конкретных деталей материальной и духовной культуры, есть в каждом народе что-то неуловимое свое, отличающее его от соседей. “Сквозь внешнюю оболочку земледельца-гагауза, — писал первый автор капитальной монографии о гагаузах В. А. Мошков в начале XX в., — все чаще проглядывает закоренелый кочевник”.

Итак, свидетельств кочевого прошлого в оседлой жизни гагаузов немало. Эти свидетельства уводят дальше в глубь веков и выхватывают из бездонной глубины новые дороги. Только эти безымянные пути-дороги ведут не с Балкан, а совсем в противоположную сторону — на
Балканы. Пройдем и мы по ним.

Весной 972 года киевский князь Святослав попал в печенежское окружение. “Нападя на ня Куря, князь печенежьский и убита Святослава, и взяша голову его я во лбе зделаша чашу, оковавшие лоб его золотом и пьеху в нем”. (Ипатьевская Летопись, стр. 48). Так трагически закончился еще один враждебный акт бушующей кочевой степи против Киевского государства. И наверное, с тех пор, как печенежский князь выпил победный тост из черепа прославленного древнерусского полководца, многие оптом возненавидели всех кочевых тюрок-печенегов, узов (торков), куман (половцев), которые беспрерывно сменяли друг друга в южнорусских степях, наводя ужас на славянские народы своими необычными манерами, молниеносными и воинственными набегами. Немаловажную роль в этом сыграла далеко не лестная характеристика, данная этим кочевникам русскими летописцами, византийскими хронистами, а также скептическая оценка, содержащаяся в трудах арабских и персидских географов и в записках западноевропейских путешественников.

Но с вершины нашего времени, пожалуй, пора по-иному взглянуть на этот вопрос: так, как это уже сделали Олжас Сулейменов, Л. Н. Гумилев, С. А. Плетнева. Кочевые тюрки юга нашей страны скорее достойны сожаления, чем ненависти. Не вина, а беда этих народов в том, что, не сумев оперативно перейти на оседлость, они не смогли подняться до такого уровня общественно-экономического развития, чтобы создать государство и сформироваться в самостоятельную народность. И еще их беда состояла в том, что порой они оказывались послушным орудием в нечистых руках. Недаром же один из коварнейших врагов Киевского государства византийский император Константин Багрянородный написал для своего сына специальный трактат о том, как следует жить с печенегами и использовать их с выгодой для себя в международных отношениях.

В течение нескольких столетий, после того как тюркоязычные племена заселили причерноморские степи, они продолжали кочевую жизнь в полном соответствии с их
скотоводческим хозяйством. Обработанные поля с квадратами лесонасаждений, столь характерные в наше время для степной части юга нашей страны, в те времена были местом вольных и обильных пастбищ. По ковыльным степям гуляли ветры и стада кочевников, разыгрывались драматические события в постоянной борьбе за скот и за обладание новыми пастбищами. Ни один кочевник не мог спокойно оставаться в безбрежной степи.

С востока постоянно накатывались все новые и новые волны хорошо организованных в военном отношении тюркоязычных кочевников. Несмотря на генетическое родство, схожий образ жизни, одинаковые языки, они безжалостно сметали со своего пути более слабых предшественников. Окончательный удар печенегам и узам был нанесен в 1223 г. в битве на берегах Калки. Спасение от поражения было на юге и на западе.

Итак, перед печенегами и узами оставался единственный путь. Путь на Балканы. Так около тысячи лет тому назад тюркоязычные народы, чья кровь течет в жилах многих наших народов, попали на Балканский полуостров. Там они сыграли значительную роль в образовании государственности и в истории местных народов. В плодородных земледельческих долинах, главным образом на северо-востоке Балкан, они перешли на оседлость, и, приняв христианство, дали этноязыковую основу группе “хасыл” (настоящих гагаузов). Такова была одна из дорог. Здесь, на Балканах, с ней пересеклась и другая. Под влиянием хозяйственных, культурных и иных форм контактов на более поздних перекрестках в состав гагаузов, вероятно, влилась дополнительная группа из частично ассимилированных болгар. Это и придало некую двойственность и одновременно единство этничности гагаузов. Это же стало поводом для некоторых исследователей искать пращуров гагаузов не только среди широких дорог, но и среди узеньких тропинок. Так родилась идея о болгарских предках.

Меняют свое направление дороги, спешат идущие по ним народы. Теряются порой прежние имена, приобретаются новые. Что осталось от аспаруховых болгар, примчавшихся на
выносливых быстрых лошадках с берегов Волги в пределы нынешней Болгарии? Одно лишь тюркское имя!

И хотя сменяются занятия, дела, запечатленные в этничности предков, проявляются в быту потомков. И как бы скоро ни чередовались идущие за веком века, язык народа, его культура и его история связаны неразрывной цепью. И если вдруг из поля зрения исчезает одно звено — не беда. Другие звенья помогают восстановить связи между поколениями, между дорогами, даже между разными, на первый взгляд, народами, если пращуры и потомки шли к одной цели, к самообретению, к самому себе.

Михаил ГУБОГЛО